Устойчивый научный интерес к участию России в Первой мировой войне объясняется стремлением и глубже познать эволюцию общественных настроений, существенно повлиявших на исход войны и судьбу императорской зласти, и понять специфику патриотизма участников последующего противостояния, уже внутреннего, в Гражданской войне,
точнее, двух сторон — «красной» и «белой». Исследуя эту проблему, автор данной статьи сосредоточил свое внимание на восприятии войны юношами России, существенно дополняя уже опубликованные труды по этой непростой исторической теме.
Патриотизм как присутствующее в народе чувство любви к своему Отечеству, его истории и культуре значительно усиливается и приобретает особую эмоциональную окраску во времена испытываемых страной внешних и внутренних потрясений. Не явилась исключением в этом отношении и Первая мировая война 1914—1918 гг. Обнародование высочайшего манифеста о ее начале вызвало среди школьной молодежи подъем патриотических настроений. Война расценивалась молодыми людьми как продолжение традиционной помощи православным балканским народам, ставшим жертвами австро-германской агрессии. Это в полной мере соответствовало мнению подавляющего большинства русского общества, видевшего в такой помощи не только исполнение общеславянского долга, но и защиту православия от наступления протестантизма и католицизма. Зримым выражением патриотических чувств явились состоявшиеся во многих губернских городах демонстрации, в которых приняли участие гимназисты и реалисты старших классов. В столице гимназисты и гимназистки до хрипоты кричали «Живио!» у сербского посольства и вместе с другими манифестантами восторженно приветствовали появление императорской четы на балконе Зимнего дворца. Причем в отличие от бурных событий 1905 года школьное начальство и учителя с пониманием отнеслись к столь явному нарушению правил для учащихся.
В учебных заведениях в ту пору царило радостное предчувствие скорых и блестящих побед русской армии, в немалой степени подобные ожидания поддерживали газетные публикации о вылазках фронтовых разведчиков и успешных казачьих атаках. Б восприятии учащимися боевых действий преобладали юношеский романтизм и мечтательность. Один из писателей отразил эти настроения так: «Гимназистки сходили с ума, мечтая о косынках милосердных сестер; гимназисты готовились добровольцами на фронт. [...] Война издали казалась завлекательным зрелищем: с красавцами генералами на белых и вороных конях, с живописными клубами порохового дыма». Резко возрос интерес юношества к книгам по военной истории, чтение и обсуждение фронтовых сводок стали частью ученической жизни.
Повышенная эмоциональность и увлечение героикой войны обусловили стремление попасть на фронт, в первую очередь среди подростков. Побеги на фронт стали распространенным явлением, о них постоянно сообщали столичные и провинциальные газеты. Отложившиеся в архивах донесения директоров учебных заведений свидетельствуют, что чаще всего таких несостоявшихся воинов задерживали уже на ближайших железнодорожных станциях. Возвращенные в семьи, они безыскусно объясняли свои поступки желанием «ходить в разведки» и «разносить патроны», подражая персонажам фронтовых корреспонденции.
Иначе, в основном, поступали учащиеся старших классов — молодые люди 17—19 лет. Одни предпочитали разрешенную родителями и учебным начальством запись в действующую армию, т.е. «добровольчество», другие же отстаивали возможность ускоренного поступления в юнкерские училища. Реализации таких планов способствовала ситуация на фронтах: осенью 1914 года кадровые потери русской армии в Восточной Пруссии и Галиции, в Варшавско-Ивангородской операции оказались настолько велики, что пресса среди источников пополнения «выбитого офицерского состава» называла выпускников средних учебных заведений, сдавших выпускные экзамены «не поздней весной, а в рождественские вакации». Множественные обращения учащихся Владимира, Москвы, Перми, Петрограда, Саратова, Томска, Ярославля, Коломны, Сергиева Посада и других городов, поддержанные попечителями учебных округов и общественным мнением, возымели действие: Министерство просвещения и Святейший Синод разрешили организацию досрочных испытаний. Свой шаг навстречу стремлениям молодежи сделало и военное ведомство. Так, в Виленское военное училище с 1915 года принимались без экзаменов юноши, окончившие 6 классов средних учебных заведений или 2 класса духовной семинарии.
О распространенности движения можно судить по ряду типичных примеров. В Саратовском техническом училище добровольцами пожелали стать целые классы. В Вифанской духовной семинарии (Сергиев Посад Московской губернии) 12 воспитанников обратились в Синод с просьбой разрешить держать выпускные экзамены в декабре 1914 года, «чтобы немедленно вступить в ряды армии». Пятеро воспитанников Оренбургской духовной семинарии оставили учебу после окончания 2-го класса для поступления в военное училище. В Коломенской гимназии, как следует из донесения директора, с октября 1914 по май 1915 года десять старшеклассников поступили в военные училища, а трое стали добровольцами.
Добровольцы-старшеклассники и подростки, которым, несмотря на препятствия, удавалось попасть на фронт, обычно зачислялись во вспомогательные подразделения, но известны многочисленные факты их участия и в военных действиях. Например, гимназист 6-го класса Шавельской гимназии В. Найденов, будучи санитаром, был ранен, подбирая под орудийным огнем и вывозя на телегах других раненых. Коломенский гимназист А. Пробатов получил контузию, поддерживая сообщение между подразделениями, за что удостоился боевой награды. Показали себя храбрыми разведчиками А. Боравский — ученик Виленского химико-технического училища, В. Соболев — гимназист Радомской гимназии, В. Макаров - гимназист Пермской гимназии и другие". Героизм учащихся-воинов благодаря газетным и журнальным публикациям становился общеизвестным, что, в свою очередь, стимулировало патриотический порыв молодежи.
Болезни, увечья и смерть не обходили стороной, как и всех, юношей-добровольцев, хотя взрослые воины по возможности пытались их уберечь. Отражая общественное беспокойство о судьбах молодого поколения, журнал «Гимназист» спрашивал своих читателей: «Должны ли мы помочь Родине... личным участием на поле брани, или для этого мы еще слабы, и не принесем ли мы больше пользы... на местах тем или иным посильным для нас трудом?». И здесь же давался ответ: «Кругом столько лазаретов, питательных и санитарных пунктов, так часты кружечные и другие сборы... и ваша помощь, сочувствие и поддержка здесь для вас нравственны и обязательны». Та же мысль высказывалась в предназначенном для педагогов «Вестнике воспитания»: «Нельзя всем сражаться», а мирная работа в тылу «бесконечно разнообразна». Для учащихся первым и наиболее доступным способом поддержки воевавшей России стала «помощь раненым и увечным». Она стихийно возникла уже осенью 1914 года в связи с созданием в тыловых городах перевязочных отрядов, лазаретов и госпиталей, большинство из которых находились в зданиях средних учебных заведений. Масштабы использования школ для нужд военного ведомства отражены в переписке Министерства просвещения с попечителями учебных округов. Для иллюстрации приведем некоторые сведения из донесений с мест: в школах Петербургского учебного округа в первые месяцы войны были размещены военные лечебные учреждения на 7300; в гимназиях Москвы — на 2115; в учебных заведениях Смоленска — на 1126 мест. Поэтому повседневным стало дежурство юношей на станциях для встречи санитарных поездов и доставки раненых; гимназистки помогали ухаживать за выздоравливающими, а семинаристы проводили в лазаретах учебные занятия с неграмотными и устраивали для солдат религиозно-нравственные и историко-патриотические чтения.
В школах постоянно собирались пожертвования для «раненых и увечных», а также в пользу пострадавших от боевых действий сербов и черногорцев; учащиеся младших и средних классов занимались на улицах аналогичными «кружечными сборами». Крупные денежные поступления обнародовались прессой: Союз городов сообщил о взносе 114 рублей от учеников Московской гимназии Шелапутина, а Московская городская управа — о поступлении 465 руб. 49 коп. от 1-й Московсг<юй гимназии, «Тамбовский листок» — о сборе в шести учебных заведениях 1242 руб. 31 коп.
Популярность в школах приобрели уроки строевой подготовки с овладением ружейными приемами — одиночные и шереножные учения, взводные и ротные перестроения, фехтование на ружьях как «приготовление к исполнению воинского долга». В целом в молодежной среде распространилось стремление к физическому здоровью, и потому получил высокую оценку спорт, искореняющий «недостатки человека, например, вялость, колебания, болезнь». Один из ученических журналов непосредственно увязал занятия спортом и патриотизм: «В такой момент, когда наша Родина переживает все ужасы войны за лучшее будущее народов, ей нужно много сильных, решительных и выносливых людей.; Так да здравствует разумный спорт!». Правда, организации полноценных физических упражнений зачастую мешали отсутствие или теснота спортивных залов. Но преподаватели гимнастики (обычно офицеры расквартированных в городах воинских частей), проводя занятия на школьных площадках или в коридорах, придавали урокам «живой характер» и сами становились примером подражания для юношей. Распространение получили клубы «сокольской гимнастики» и союзы юных разведчиков («скаутов»); в лагерях последних учащиеся занимались спортом, фехтованием, стрельбой, учились оказывать первую медицинскую помощь.
Широко распространенной формой помощи фронту стала организованная трудовая деятельность учащихся. Возникнув стихийно в первые месяцы войны, это движение в 1915 году получило одобрение императора и регламентировалось документами Министерства просвещения. Было признано полезным и желательным, чтобы молодежь «отдала часть своего рабочего времени на изготовление предметов снаряжения для армии»: циркуляр рекомендовал перечень таковых (рукоятки для пехотных и кавалерийских топоров, черенки для пехотных лопат и кирок, снарядные ящики, траншейные перископы) с указанием размеров и исходных материалов. Для налаживания производства гимназии, реальные и технические училища использовали помощь земств и городских управ. Все работы производились за счет учебных заведений и во внеурочное время, но это не вызывало возражений учащихся, которые гордились своим участием в изготовлении «предметов государственной обороны».
Помощь фронту оказывали и сельскохозяйственные ученические дружины, созданные в Архангельске, Воронеже, Ельце, Иркутске, Костроме, Нижнем Новгороде, Пензе, Раненнбурге, Рязани, Тамбове, Ярославле и других городах. Выезжая на длительное время в деревню (1—3 недели), дружинники помогали семьям воинов и запасных -- косили, убирали сено, пропалывали поля, ухаживали за животными, пилили дрова и пр. Своим усердием они преодолевали недоверие крестьян к городским «барчукам». В Костромской губернии «новых дружинников крестьяне разбирали наперебой», а в Московской — «не удавалось удовлетворить все просьбы крестьян о выделении помощников». Эта деятельность наряду с воспитательной имела и определенный экономический эффект, уменьшая вызванный мобилизациями дефицит рабочих рук в деревне.
Однако война со временем внесла в поведение учащихся и те черты, которые не могли не беспокоить педагогов: национальную нетерпимость, излишнюю возбужденность, снижение интереса к учебе, необычную жестокость в играх младших школьников «в войну». Известны случаи, когда ученики требовали удаления учителей-немцев и прекращения преподавания немецкого языка. Неблагоприятные сводки с театра военных действий, железнодорожные составы с ранеными, гибель или увечье близких родственников, появление на улицах инвалидов — все это отвлекало от учебных занятий, вызывало повышенную тревожность и, как отмечали современники, «крайне нервировало» молодежь. Правда, в большей степени указанные перемены характерны для крупных городов. В провинции же если и отмечался «подъем патриотического духа», то без выраженного шовинизма, а взбудораженность первых месяцев войны постепенно сменилась успокоением.
Неудачи русской армии и зримые тяготы войны существенно сказались на настроениях в обществе. В семьях учащихся обсуждались газетные публикации об острых дискуссиях в Думе, передавались слухи о предательстве «верхов» и «распутинщине», высказывались недовольства в связи с «министерской чехардой» и материальными трудностями. Все эти будоражащие молодые умы разговоры накладывались на собственные наблюдения за тревожными событиями на фронте и переменами в повседневной жизни.
Гнетущее впечатление произвело отступление русских войск в 1915 году. И дело не только в огромных потерях и оставлении больших территорий. Из западных губерний в центр России были эвакуированы русские учебные заведения, которые размещались на базе действующих средних школ. Рассказы эвакуированных сверстников и беженцев о пережитом разрушали романтические представления о войне; тому же способствовали и картины страданий раненых в тыловых лазаретах, где в качестве помощников выступали старшеклассники.
Повсеместно педагоги отмечали среди молодежи падение интереса к учебе. В немалой степени это было связано со снижением доходов семей школьников, вызванным в первую очередь ростом цен на продукты питания и жилье. Это ставило под сомнение продолжение образования для детей из семей не только с низким, но и со средним достатком. Происходило нарушение незыблемого, как казалось, учебного распорядка и воспитательного режима. Эвакуационные мероприятия привели к скученности учащихся, переполнению классов, занятиям в две смены и т.п. Нередки были случаи прекращения уроков и сокращения каникул из-за временного расположения в зданиях учебных заведений госпиталей, интендантских или штабных служб. Преподавание оставили призванные в армию учителя, не имевшие брони, и далеко не всегда замена была полноценной или вакантная должность вообще не замещалась. Значительные изменения принесли в 1915—1916 гг. мероприятия Министерства просвещения, связанные с готовящейся реформой средних учебных заведений: расширялись функции родительских комитетов, смягчался внешкольный надзор за учащимися, гимназиям разрешалось отменять переводные и выпускные экзамены в 1916 году, обсуждалась отмена балльной оценки знаний и др.
Как результат — в ученической среде начали формироваться новые настроения. Появились сомнения в целесообразности войны, разочарование по поводу способности верховной власти вывести страну из кризиса, неудовлетворенность постановкой учебного процесса и собственным статусом в школе, ожидание скорых перемен во всем. Падение «тонуса жизни» — так охарактеризовала педагогическая пресса
1916 года новое состояние учащегося юношества, которое не могла преодолеть даже эмоционально насыщенная трудовая помощь фронту. Правда, указанные процессы в большей мере наблюдались в столицах и крупных городах. В провинции молодежь была ближе к прежним оценкам войны, не придавая особого значения скандалам в «верхах». Поэтому «сомневающиеся» не превратились в пользующихся широкой поддержкой «революционеров», а учащееся юношество (в отличие от студентов) избежало идейной конфронтации по вопросу о войне. И хотя в учебных заведениях ряда городов — Воронежа, Коврова, Златоуста, Москвы, Орла, Петрограда, Риги, Тулы действовали нелегальные социалистические кружки, значительным влиянием вплоть до Февральской революции года они не пользовались.
Падение самодержавия в России значительно политизировало школьную молодежь. Созданные в марте—апреле 1917 года ученические внепартийные союзы, определяя сбою позицию по общенациональным и академическим проблемам, неизбежно затрагивали и отношение к войне. Анализ резолюций собраний и уставов союзов учащихся, постановлений Всероссийского съезда учащейся молодежи (май 1917 г.) позволяет говорить о господстве настроений «революционного оборончества» как в крупных столичных организациях (Петроградская и Московская насчитывали соответственно 12 и 15 тыс. человек), так и в провинциальных. Теперь война рассматривалась как справедливая борьба с «германским монархизмом, стремящимся уничтожить свободную революционную Россию». Следствием такой позиции явились публикации в ученической прессе заметок о подвигах на фронте, призывов бороться с лозунгами «Долой войну!» и подписываться на «Заем Свободы». Известность получили такие акции Петроградского союза, как митинг 19 апреля в Михайловском театре с участием А.Ф. Керенского и французского министра-социалиста А. Тома или однодневная трудовая мобилизация почти 1500 учащихся 15 апреля. Местные организации создавали трудовые дружины для участия в полевых работах, что получило поддержку Министерства земледелия Временного правительства.
Уже к осени 1917 года стало ясно, что благородные порывы молодежи оказались невостребованными новой властью. «Обществу, занятому всевозможными вопросами~-— аграрными, экономическими, министерскими и пр., — не до нас», — с горечью (и провидчески) констатировала газета петроградских учащихся. Действительно, масштабы и результаты деятельности сельскохозяйственных дружин, несмотря на отдельные положительные примеры, оказались весьма скромными из-за роста преступности и массовых крестьянских волнений, сопровождавшихся погромами и поджогами. Очевидным становилось затягивание Временным правительством реформирования средней школы.
Со своей стороны, бескомпромиссная политическая борьба в стране способствовала партийной дифференциации части молодежи, оформлению групп и союзов учащихся эсеровской, кадетской, большевистской, анархистской ориентации. Соответственно партийным пристрастиям определялось теперь отношение к «политическому моменту» и продолжающейся войне. Однако не следует преувеличивать степень размежевания в ученической среде. Для большинства учащихся базовой ценностью оставалась защита Родины, и после прихода к власти большевиков она соединилась с идеей избавления России от покушавшихся на ее свободу «новых узурпаторов». Многие же, с напряженным любопытством наблюдая за происходящим, находились в полной растерянности, не понимая смысла, значения и последствий событий, что в целом соответствовало позиции семей учащихся, представлявших городские средние слои, в это сложное и противоречивое время.