Павел Иванович Шатилов в 1940 году закончил Саратовское военно-пограничное училище НКВД СССР. Великую Отечественную встретил 22 июня 1941 года начальником заставы на советско-финской границе. В составе 1-й дивизии войск НКВД защищал Ленинград, сражался на Невском пятачке, при прорыве блокады командовал батальоном. Затем освобождал Ригу и Клайпеду. Победу встретил майором, начальником разведки стрелковой дивизии.
Награжден тремя орденами Отечественной войны I степени, орденом Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За оборону Ленинграда» и многими другими. После войны отдал службе во внутренних войсках более тридцати лет, дослужившись до командира дивизии.
В Нижнем Новгороде, где в настоящее время живет Павел Иванович, с ним встретился военный корреспондент и попросил рассказать о наиболее запомнившихся эпизодах из фронтовой молодости заслуженного ветерана…
– Павел Иванович, каждый из фронтовиков шел к Победе своим путем. А где лично вас застало известие о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии?
– К концу войны, 15 февраля 1945 года меня откомандировали в Ригу для подготовки к поступлению в разведшколу ГШ. После обучения, в конце марта, я прибыл в Москву для сдачи вступительных экзаменов, но не прошел по конкурсу. И 15 апреля был откомандирован в распоряжение штаба Ленинградского фронта, в резервный офицерский полк. Светлый и радостный день Великой Победы я встретил в Ленинграде – городе, с которым так тесно переплелась моя фронтовая судьба. Услыхав по радио сообщение об окончании войны, мы с товарищами высыпали на улицу. Там уже было полно народу. Целый день радостной гурьбой ходили по ленинградским улицам, поздравляя всех встречных военных и принимая поздравления от горожан.
Но ближе к вечеру мне что-то взгрустнулось: вспомнил все пережитое за четыре военных года… Захотелось побыть одному. Ноги сами принесли на набережную Невы. Спустившись по гранитным ступеням к реке, я достал початую пачку «Беломора» и, стоя у самой воды, долго смолил одну папиросу за другой, по привычке пряча огонек в кулаке.
Перед моими глазами, словно кадры киноленты, мелькали лица погибших друзей и сослуживцев, бои на границе, отступление, переправа на Невский пятачок, госпиталь, рейды, засады, атаки и яростные рукопашные схватки… Папиросы закончились, уже давно стемнело. А я всё стоял у кромки воды, повторяя про себя только одну фразу: «Мы не могли не победить!»
– А первый день войны, свой первый бой помните?
– Разве такое забудется! На рассвете 22 июня 1941 года нашу заставу пытался бомбить финский бомбардировщик. Но бомбы почему-то сбросил не прицельно, далеко, так что здание казармы не пострадало, даже стекла не вылетели. А на следующий день войска финнов при поддержке артиллерии начали наступление. Первыми в бой вступили пограничники из боевого охранения: увидев финских солдат, двигавшихся по нашей территории, они подпустили их ближе, обстреляли из пулемета, а затем отошли к заставе. Я тут же по телефону связался с комендантом участка капитаном Василием Путятиным. Быстро, скороговоркой начал докладывать, что заставу справа по лесистому участку обходят финны, много финнов. Комендант немного помолчал, а потом спокойно сказал: «Ну и что? Тебя разве не учили, как надо врагов встречать? Отбить нападение и доложить о результатах боя!»
Едва я успел положить трубку, как финская артиллерия начала обстрел заставы. От близких разрывов земля затряслась, заходила ходуном под ногами. Потом все стихло. Выглянув в амбразуру блиндажа, я увидел, как на опушку леса выходят плотные цепи финских солдат. Одетые в мышиные мундиры, с автоматами «Суоми» в руках, они шли не таясь, в полный рост. Нас разделяло каких-то двести метров. Ну, тут и началось…
Сначала по наступающим хлестко ударили «максимы», их поддержали «дегтяри», а уже потом захлопали трехлинейки Мосина. Тут я не удержался, засунул в кобуру револьвер, отодвинул пулеметчика от «дегтярева» и, приложившись к удобному, еще теплому от солдатской щеки прикладу, начал короткими очередями валить на землю наступающих финнов. Они не добежали до наших окопов каких-то метров пятьдесят, развернулись и кинулись наутек. Мы стреляли в их сгорбленные спины до тех пор, пока последний вражеский солдат не скрылся в густом подлеске.
Когда все стихло, я выпустил из рук пулемет и медленно сполз на землю. Ноги совсем не держали. Затем долго не мог свернуть и прикурить дрожащими руками цигарку. После первой затяжки немного пришел в себя, встал на ноги, взглянул на часы, а затем посмотрел в амбразуру. Всего шесть часов, а синее небо уже затянуто черным дымом от горящей заставы, зеленая поляна перепахана воронками и устлана телами десятков убитых... Нас взяли в окружение, но все мы мужественно держали оборону, успешно отразив две атаки неприятеля. Третья атака, провалилась – финская артиллерия, по ошибке, обрушила огненный шквал на свои же боевые порядки. К заставе прорвалось отделение красноармейцев, среди которых был артиллерийский корректировщик. По пристрелянным позициям на финнов обрушился град снарядов, из тыла подошли бойцы резервной заставы и стрелковый батальон красноармейцев во главе с комендантом участка. Мы перешли в контратаку и разбили неприятеля. В том бою наши потери были минимальны – один пограничник погиб и один был тяжело ранен.
– Павел Иванович, неужели действительно война стала для нашей страны, нашей армии полнейшей неожиданностью?
– Только не для нас, пограничников войск НКВД! Точного дня вторжения мы, конечно же, не знали. Но о том, что вот-вот что-то такое должно произойти, догадывались. Так, доподлинно было известно, что на север Финляндии введен немецкий мотострелковый корпус, нацеленный на Мурманск. На границе всегда тревожно, боевая настороженность присутствует постоянно. Но с середины весны, а особенно ближе к лету 1941 года на нашем участке резко возросла активность финских диверсантов. Одного такого мы задержали в начале июня. На первом допросе он держался смело, уверено, даже нагловато. Под охраной я отправил его к коменданту участка. Вскоре оттуда поступил информация: в ходе более детального дознания задержанный сообщил, что финская разведшкола выпустила целый курс диверсантов, специально обученных для действия в нашем ближайшем тылу. Понимаете – не в городах, а в приграничной полосе. Это был первый тревожный звонок. А вскоре прозвенел и второй.
В ночь с 11 на 12 июня 1941 года нашу границу перешли два вооруженных человека. Умело маскируясь, они посыпали землю какими-то химикатами, и собаки не могли учуять их запах. Тревожные группы, разбившись на тройки, буквально перепахивали блокированный район, но задержать нарушителей по горячим следам не смогли. На следующий день их все же обнаружили. Но сдаваться живыми они явно не собирались: завидев пограничников, заняли удобную позицию и начали отстреливаться из пистолетов. Пришлось открыть огонь на поражение. Один диверсант был ранен в обе ноги, но сумел скрыться: второй, раненый в живот, прикрывал его отход до последнего патрона, сковывая действия наряда. Когда к нему, истекающему кровью, подошёл старший наряда, он четко сказал по-русски: «Все, скоро снова война!». С этими словами и умер.
– А второй? Так и ушел?
– Второго мы обнаружили и взяли живым только на третьи сутки. Несмотря на ранение в обе ноги, он смог залезть на высокое дерево и замаскировался в его густой кроне. Потом нашли и брошенный им рюкзак с радиостанцией, документами и картами…
– Павел Иванович, вернемся к первому дню войны. Вы на участке своей заставы не только отбили три атаки, но и отбросили противника за линию государственной границы. Что было потом?
– После боя заставе был отдан приказ отступить в район обороны частей Красной Армии, расположенный в 1,5 километрах от государственной границы. В это же время я был отозван под Ленинград, где формировалась дивизия войск НКВД и назначен на должность командира стрелковой роты.
– На фронте жизнь военнослужащего полностью подчинена приказу: по нему он вгрызается в землю, держит оборону, отходит на новый рубеж, поднимается в атаку… А было такое, что вы не смогли выполнить полученный приказ?
– Один-единственный раз случилось такое, поздней осенью сорок первого. 30 октября нашему батальону приказали готовиться к переправе на Невский пятачок. Спешно смолили и конопатили старые рыбачьи лодки, готовили плоты, посматривая на темную, ледяную воду широкой реки. Переправлялись всем батальоном глубокой ночью. До другого берега было метров четыреста. В полной тишине доплыли до середины, а потом...
Немцы подожгли дом у реки, в небо взлетели десятки осветительных ракет, по глазам резанул ослепительный свет прожекторов, на реке стало светло как днем. Вражеский берег ощетинился колючим пулеметным огнем, яркими всполохами орудийных и минометных залпов. Совсем рядом заплясали высокие фонтаны разрывов. Сразу две мины попали в один из плотов моей роты. Он разлетелся на куски и ушел на дно вместе с людьми. Соседний челнок немцы расстреляли из крупнокалиберного пулемета.
А потом настал и наш черед. Немецкая мина упала очень близко, сапера и связиста, сидевших на веслах, убило осколками. А меня с ординарцем взрывной волной выбросило за борт. Нас сразу не утащило на дно лишь потому, что на берегу мы шинели не надели, а только накинули на плечи. В обжигающей от холода воде я ее тут же сбросил и выплыл на поверхность. Скинул сапоги, с трудом добрался до берега. Очнулся на мелководье: лежу, коленки и грудь в песок упираются, а встать не могу, сил нет. Тут рядом свет моргнул. Это, как потом оказалось, дверь в землянку открыли. Кое-как поднялся и заковылял босиком по свежевыпавшему снегу.
В землянке меня тут же раздели, дали выпить неразбавленного спирта, и я отключился. Очнулся только днем. Надел свою подсохшую форму, солдаты где-то достали старую шинель, грязную шапку и рванные стоптанные сапоги. В таком виде я и побрел в штаб полка. На душе кошки скребли, честно скажу: думал, что иду на расстрел. А как иначе? Война, я – командир роты, задачу не выполнил, люди мои погибли, а сам я жив остался. Теперь надо было отвечать за все… Но меня тут же назначили командовать другим подразделением и приказали готовить плавсредсва к новой переправе.
Потом узнал, что из всей своей роты в ту ночь в живых я один остался...
– Во время войны вам довелось быть и разведчиком. Случалось ходить в тыл к противнику?
– Добывать сведения о противнике – одна из главных задач разведки. Так что за линию фронта ходил не раз. В свой первый разведвыход за вражеским языком я во главе группы батальонных разведчиков отправился зимой сорок второго. К этому времени я вышел из госпиталя, где меня заштопали после ранений в руку и живот, и служил в 27-й стрелковой бригаде Красной Армии, сформированной из пограничной бригады, был помощником начальника штаба батальона по разведке.
Первый разведвыход не был классическим примером действий войсковой разведки. Собрали группу из двадцати добровольцев, взяли станковый пулемет и штатное оружие. За передовую линию противника пробрались по льду Финского залива. Ориентиров не было, поэтому двигались с помощью компаса по азимуту. Валил густой снег, мы незамеченными углубились километров на двенадцать в финский тыл. Лежим, осматриваемся. Вдруг впереди показалась повозка. Подождали, когда она подъедет поближе, и со всех сторон бросились к ней. Кроме возницы в повозке ехали финский офицер со своим ординарцем. Сопротивления они оказать не успели, ошарашенные нашим внезапным появлением. Один из разведчиков был карел, поэтому была возможность тут же допросить пленного офицера. Тот оказался командиром роты, которая выдвигалась на фронт для плановой замены воюющих частей. Выяснив, что подразделение идет следом, мы связали пленников, заткнули им рты кляпами. И стали готовить засаду.
Вскоре показалась колонна финских солдат. Отдохнувшие в тылу вояки беспечно шагали по дороге, даже не выслав вперед боевого охранения. Забыли, что уже не сорок первый!.. Их подпустили поближе и по моей команде разведчики начали расстреливать финнов из всех стволов. После стремительного трехминутного боя, мы, прихватив ранее захваченного офицера, быстро растворились в ночи.
Приходилось действовать во вражеском тылу и во время наступления наших войск. Например, весной сорок четвертого, когда шло освобождение Прибалтики. Я тогда был уже начальником разведки дивизии. Наше соединение в составе 2-й ударной армии громило немецкую группировку в Курляндии. И мои разведчики, проникнув далеко за линию фронта, по радиостанции регулярно докладывали о составе и перемещениях вражеских войск. Разведгруппа нашей дивизии даже проникла в занятую врагом Ригу, на несколько дней раньше наступающих советских частей. И во время штурма города корректировали огонь батарей с крыши одного из высотных зданий. За освобождение Риги я и получил орден Красной Звезды.
– А два первых ордена «Отечественной войны» I степени за что?
– Это еще раньше, под Ленинградом, когда прорывали блокаду. В апреле сорок третьего нашу 27-ю и соседнюю 103-ю (предназначенную для городских боев на случай прорыва немцев) бригады объединили в 201-ю стрелковую дивизию Красной Армии. В 22 года меня назначили командиром батальона, вручили капитанские погоны. Забот и ответственности значительно прибавилось: в моем подчинении теперь были три стрелковых, пулеметная и минометная роты, батарея противотанковых сорокопяток, взвод связи и другие подразделения. Дивизия, другие части и соединения стали готовиться к прорыву блокады.
В январе 1944 года войска Ленинградского и Волховского фронтов перешли в наступление и, круша оборону противника, начали продвигаться вперед. Немцы сопротивлялись отчаянно, дрались за каждый окоп, траншею, блиндаж. Нашу дивизию ввели в бой в районе Пулковских высот. Вскоре мы подошли к какой-то деревне и наткнулись на ожесточенное сопротивление гитлеровцев. Пришлось залечь в огородах. Когда стемнело, ударили наши реактивные минометы, и мы под шумок быстро заняли половину деревни, а девятая рота, которой командовал мой товарищ капитан Григорий Писарев, сумела захватить немецкий полковой штаб, взяв около десятка пленных офицеров.
Наступление развивалось успешно, с боями мы освободили Гатчину и Лугу. За массовый героизм, мужество и отвагу, проявленные ее бойцами, наша дивизия была награждена орденом Красного Знамени и получила почетное наименование «Гатчинская». А я, в числе других солдат и офицеров, получил два ордена Отечественной войны I степени – по одному за каждый освобожденный город.
–Павел Иванович, вы вступили в бой в первые минуты войны, испытали горечь отступления и потерь боевых друзей, несколько раз сами были на волосок от смерти… А когда у вас появилась уверенность, что мы, не смотря ни на что, все же победим?
– Да тогда же, в первые дни войны и появилась, когда увидел, как сражаются мои бойцы. Когда смотрел через прорезь пулеметного прицела на первых поверженных и бегущих врагов. Едва ступивших на нашу землю, и уже бегущих! Потом эта уверенность лишь крепла.
Да, порой приходилось тяжко. Но я всегда знал: убить нас можно, но сломать, победить, покорить – никогда и никому не удастся. И, поверьте, так думало абсолютное большинство советских людей. Потому мы и выстояли в той войне.
Капитан Анатолий КЛЮЧЕНКО,
фото из семейного архива Павла Ивановича Шатилова