Валерий Темнухин
Проблема стихотворного переложения и современного издания
«Слова о полку Игореве»
Рассматриваются существующие подходы к стихотворному переложению «Слова о полку Игореве» на современный русский язык, приведены примеры искажения смысла первоисточника поэтами-переводчиками; сформулированы некоторые требования, которым на фоне современных социально-политических реалий должно удовлетворять переложение «Слова о полку Игореве» для молодёжи, представлена поэма «Каяла» как один из вариантов такого переложения.
Ключевые слова: «Слово о полку Игореве», стихотворные переложения, требования к современному переложению для молодёжи, поэма «Каяла».
Признанный шедевр древнерусской литературы «Слово о полку Игореве» знает немало переводов и переложений на современный русский язык. Если говорить о стихотворных переводах, охватывающих весь текст, то следует назвать произведения, созданные в XIX веке Василием Жуковским и Аполлоном Майковым, в XX веке – Константином Бальмонтом, Сергеем Шервинским, Николаем Заболоцким, Семёном Ботвинником, Игорем Шкляревским, по праву считающиеся лучшими в русской поэзии [1]. Возможно, к ним следует отнести и опубликованный недавно, уже в XXI веке, «переклад» «Слова…», выполненный Евгением Евтушенко.
Немалые художественные достоинства этих произведений широко освещены в литературе, посвящённой «Слову…» [1].
Однако, как представляется, проблема переложения древнерусского текста всё ещё весьма далека от своего окончательного решения. Время не стоит на месте, меняется русский язык, и то, что было доступным для понимания читателю, например, XIX века, вызывает затруднение у читателя XXI века.
Наиболее значительным, на мой взгляд, недостатком переложений «Слова…» является то, что при работе с текстом-оригиналом автор-переводчик старается в той или иной степени сохранить нетронутыми древнерусские слова и выражения. Объясняется это, надо полагать, заботой о сохранении красот языка Древней Руси, бережным к нему отношением или надеждой на умение читателя домысливать недостающее. Но получается, что читателю предлагается не перевод как таковой, а довольно пёстрая комбинация из современного русского и древнерусского языков. При этом смысловое значение такого «перевода», как правило, противоречит и оригиналу, а, порою, и самой логике. Если же добавить к этому утрату сегодняшними читателями всей глубины эмоционального восприятия описываемых в «Слове…» событий, неполноту нынешних представлений об особенностях военно-политической и этнографической ситуации того времени, то имеющиеся переводы никак нельзя признать исчерпывающими.
Кроме того, каждый из переводчиков «Слова…» на современный ему русский язык следует тому или иному литературному направлению или течению, порою недостаточно строго соотнося эстетические требования этих направлений и течений с художественным замыслом древнерусского Автора, что вносит дополнительные искажения в трактовку текста-оригинала.
Так, в одном из первых наиболее известных переводов «Слова…», произведении Василия Жуковского [1], уже широко использован приём смешения современного ему литературного русского и древнерусского языков. Между тем, это переложение стало своего рода «классическим», эталонным для последующих переводов «Слова…», а использованные при его создании художественные приёмы до известной степени превратились в некий образец для авторов, создававших переводы «Слова…» в более позднее время. Представляется, в частности, что продолжением «классической» традиции переводов «Слова…», так или иначе, стали произведения поэтов XX века Константина Бальмонта, Семёна Ботвинника, Игоря Шкляревского и других авторов [1].
В несколько иной, фольклорной, традиции выполнил переложение «Слова…» во второй половине XIX века Аполлон Майков, приблизив своё произведение к былине. Однако такой подход явно противоречит замыслу древнерусского Автора, ведущего повествование отнюдь не в былинном стиле, но так, чтобы как можно ярче подчеркнуть историческую достоверность и эмоциональную правдивость описываемых им событий.
Сергей Шервинский достаточно оригинально попытался передать в своём произведении прежде всего ритмику Игоревой песни, смысл же её, как видится, оставлен на уровне продолжателей «классической» традиции переводов и переложений «Слова…».
Переложение Николая Заболоцкого [1, 2] выделяется художественной выразительностью языка, приближенного к современной поэтической речи, но нельзя не отметить, что смысл текста переложения относительно смысла текста оригинала при этом довольно сильно исказился.
Весьма показателен сравнительный анализ любого отрывка из древнерусского произведения и соответствующих ему частей переведённых текстов. Например, древнерусский Автор (в реконструкции Д.С. Лихачёва [1, 2]) пишет:
«Боян же вещий,
если хотел кому песнь воспеть,
то растекался мыслию по древу,
серым волком по земле,
сизым орлом под облаками».
В переводе Василия Жуковского [1]:
«Вещий Боян,
Если песнь кому сотворить хотел,
Растекался мыслию по древу,
Серым волком по земли,
Сизым орлом под облаками».
Перевод фрагмента свёлся к замене порядка слов во второй строке отрывка, остальной текст оставлен без изменений.
В переложении Аполлона Майкова [1, 2]:
«Песнь слагая, он, бывало, вещий,
Быстрой векшей по лесу носился,
Серым волком в чистом поле рыскал,
Что орёл ширял под облаками!»
Подобное и в переводе Сергея Шервинского [1]:
«Песнь задумав кому-либо,
Вещий Боян
Растекался по дереву мыслью,
Серым волком он, вещий,
Скакал по земле,
Реял сизым орлом в поднебесье».
В переложении Николая Заболоцкого [1, 2]:
«Тот Боян, исполнен дивных сил,
Приступая к вещему напеву,
Серым волком по полю кружил,
Как орёл под облаком парил,
Растекался мыслию по древу».
Как мне кажется, очевидны два недостатка, общие для произведений Аполлона Майкова, Сергея Шервинского и Николая Заболоцкого [1]. С одной стороны, максимально возможное сохранение нетронутыми древнерусских слов и выражений, кочующих из текста в текст разных авторов, а с другой – искажение смысла текста-оригинала. В рассматриваемом отрывке древнерусский Автор стремился показать своё восхищение поэтической мощью певца Бояна, а в переводах Боян выглядит странным существом, которому нужно скакать, как зверю, прежде чем он будет в состоянии приступить к исполнению песни. Такой певец вызывает не восхищение, а, по меньшей мере, недоумение. Налицо грубейшее искажение замысла древнерусского Автора. Надо полагать, в мыслях своих, виртуально, но никак не реально, не как физическое тело, скачет Боян серым волком по земле и орлом парит под облаками, причём делает это в высшей степени искусно и правдоподобно. Между тем, в рассмотренных переводах и переложениях указанный контекст полностью утрачен. Характерно, что эпитет «вещий» никак не переведён, хотя является явным архаизмом и несёт, вместе с тем, значительную смысловую нагрузку. То же можно сказать и о фразе «растекался мыслию по древу». К тому же, как известно, в современном языке эта фраза, став идиомой, толкуется в отрицательном смысле. Ею принято «награждать» болтунов, но никак не выдающихся, подлинных мастеров художественного слова, а это противоречит смысловому содержанию древнерусского текста.
Беглый анализ остальной части древнего текста и его переложений позволяет выявить несколько важных обстоятельств. В частности, ряд слов и выражений, употребляемых в древнем тексте, хотя и сохранили своё начертание, но изменили значение в современном нам литературном русском языке. Например, в описании похода Игоря сказано: «А половци неготовами дорогами побегоша къ Дону великому…». В обыденном понимании, если войска бегут, то они потерпели поражение, или, заранее предчувствуя его, впали в панику. Именно как страх половцев перед вторжением Игорева войска истолковали переводчики смысл этой строки. Но представляется, что речь должна идти о другом: половцы, узнав о переходе Игорем границ их земли, объявили сбор своих военных сил. Они бегут не от Игоря, а навстречу ему, к пунктам сбора своих войск, чтобы вступить затем в генеральное сражение с ним.
В ещё большей степени указанное смещение смыслов касается слов-символов. Так, в современной поэзии лебедь является символом верности, грации, любви. Иное дело в «Слове о полку Игореве», где лебедь – символ враждебных племён, внешней угрозы, по своему смыслу очень близкий к фашистской свастике. Переводчики упустили это обстоятельство.
И, наконец, в древнем тексте есть слова-символы, отсутствующие в современном языке. Восстановить значение подобных слов можно косвенным путём. В частности, при анализе «Слова…» и летописных источников. «Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти» – сказано в «Слове…» о Всеволоде Большое Гнездо. Значение слова «шереширы» неясно, но представляется, что это своего снаряды для баллист, начинённые «коктейлем Молотова» XIIвека – «греческим огнём». В полёте они должны были издавать характерный шипящий звук. О наличии на вооружении у половцев баллист – огромных луков, стреляющих огнём – известно из русских летописей. Очевидно, «посуху живыми шереширы стреляти» – значит, метать «греческий огонь» в сухопутном бою, или, более образно, бросать в бой свои войска, не уступающие огню по своей сокрушающей силе. Где же, однако, указанный смысл фразы в переводах «Слова…»? Кстати, в ходе боя Игоря с половцами вряд ли могла расти «кровавых тел гора», как это описывается в переложении Н.Заболоцкого [1, 2]. Бой, построенный на контратаках обеих сторон, происходил в постоянном движении войск, не было какой-либо одной позиции. Здесь уместнее говорить о кровавом следе из павших воинов, чем о горах трупов.
Персонажи «Слова…» трудны для восприятия. После школьного курса истории в памяти остаются Ярослав Мудрый, Всеволод Большое Гнездо и Святослав Великий, громивший Хазарию, но Святослав в «Слове…» не имеет ничего общего со Святославом Великим (кроме формального титула), а Ярославов в «Слове…» несколько – и Ярослав Мудрый (старый Ярослав), и Ярослав Черниговский. Всеволод Буй Тур и Всеволод Большое Гнездо так и норовят слиться в один образ. То же самое и с другими князьями, имена которых совпадают, а дела довольно сильно разнятся. Поэтому простое упоминание имени князя в переложении не даёт ничего, кроме путаницы. Это же касается и княжеских прозвищ, малопонятных нынешнему читателю. Между тем, Святослав Киевский считает Игоря и Всеволода «сыновчями». По мнению переводчиков – сынами, сыновцами. Но из летописей известно, что они, Игорь и Всеволод, приходятся Святославу двоюродными братьями. Слова «отец, отчий» означают в тексте «Слова…» не только степень родства, но и положение в феодальной иерархии. Между тем, отдельные персонажи нигде, кроме «Слова…», не встречаются. Например, князь Бус. Ясно, что в этом случае упоминание вскользь имени персонажа совершенно недопустимо. В ряде случаев гиперболы, употребляемые в «Слове…» при описании военных побед и прочих политических достижений русских князей, переводятся буквально, без намёка на смысл события и собственно его гиперболизацию. Например, перед читателем совершенно неожиданно возникает князь Всеволод («Большое Гнездо»), который призывается блюсти некий отчий златой престол и расплёскивать своими вёслами Волгу, а шлемами – Дон. Далее появляются и прочие князья, которые должны совершать, в частности, такие странные и малопонятные действия, как «взмывать на подвиг в отваге», «метать бремена», «отворять ворота Киеву» и т.д. Впоминаются и дружины, зачем-то плававшие шлемами в крови. Ничего, кроме отношения к тексту как набору бессвязных фраз психически совершенно больного человека, у читателя не остаётся. Конечно, на фоне всей этой нелепицы даже самое примитивное современное фэнтези выглядит куда как привлекательнее, чем глубоко почитаемый (но только на словах!) национальный шедевр.
Как представляется, изложенное позволяет сформулировать главные требования, которым должен удовлетворять добротный перевод «Слова о полку Игореве» на современный читателю XXI века русский литературный язык:
– максимально строгое следование сюжету и, по возможности, ритмике древнерусского произведения;
– насыщение перевода современными литературными словами и выражениями, отсутствующими в тексте оригинала, но наиболее точно отражающими поэтическую мысль древнерусского Автора в каждом конкретном случае;
– максимально возможное изъятие из переведённого текста древнерусских слов и выражений, этнографических и географических наименований, смысл которых на момент создания каждого нового произведения утрачен или неясен, вызывает споры;
– упоминание имён русских князей и других персонажей должно сопровождаться надлежащей контекстной подсказкой их деятельности, причём такая подсказка должна быть включена в состав основного текста переложения.
Невозможно обойти вниманием и собственно поэтические тонкости. Оригинал «Слова…» насыщен поэтическими образами, но в нём отсутствуют рифмы, кроме повтора глаголов. Нынешние литераторы называют такой текст ритмизованной прозой. При создании же современного поэтического произведения многократное использование глагольных рифм неуместно, в целях достижения высокого художественного уровня необходимо употреблять для рифмовки разные части речи, причём стилистика такого переложения вряд ли должна сильно уклоняться от стиля классической русской поэзии XIX-XX веков.
Однако всё это вовсе не означает движения в сторону выхолащивания смысла древнего текста при его переводе и примитивного, схематического, грубого его истолкования. Речь идёт лишь о приближении древнего произведения к современному читателю без намёков на поэтическую заумность или наукообразие, которые не способствуют решению поставленной проблемы.
Между тем, помимо проблемы собственно современного перевода древнерусского текста существуют ещё и трудности с составлением изданий, посвящённых «Слову о полку Игореве», особенно тех из них, которые рассчитаны на широкую читательскую аудиторию, включая студентов и школьников. Например, стремясь сделать «Слово…» более доступным для понимания, в издание помещают не только реконструкцию древнерусского текста, его наиболее известные переводы и переложения на современный язык, но и многочисленные комментарии и примечания к ним, а также пространные приложения [2]. Но, как ни парадоксально, обширные и выверенные с научной точки зрения комментарии и приложения к основному тексту вовсе не способствуют его лучшему пониманию, а, наоборот, вызывают затруднения. Ведь для того, чтобы уяснить смысл того или иного отрывка основного текста, приходится одновременно читать и сам этот текст, и все комментарии, и прочие пояснения к нему. Таким образом, вместо одного текста предлагается освоить сразу четыре – пять, размещённых не параллельно, а в разных частях издания. Даже для подготовленного читателя это непросто, а для большей части студентов, и, тем более, школьников, весьма затруднительно. Вот почему добавляется ещё одно, на мой взгляд, чрезвычайно важное, требование к новым переводам и переложениям «Слова…»: их текст должен быть в максимальной степени доступным для понимания при минимуме дополнительных комментариев.
Есть и ещё более важное обстоятельство. Переводчики, более следуя установленным в нынешней русской литературе традициям, нежели замыслу древнерусского Автора, удаляются от главной идеи « Слова…» – идеи преодоления внутренних распрей, раздоров, пустой похвальбы, политической недальновидности во имя единения всех русских людей и дружественных им других племён и народов для защиты Русской земли от внешнего врага, – лишь формально провозглашая, но не развивая её.
К изложенному следует добавить, что за последние 10-15 лет практически не выходило литературно-художественных изданий, посвящённых «Слову о полку Игореве», которые могли бы соперничать по широте и глубине подачи самой новейшей информации о нём с изданиями, выпущенными в 60-80 годах XX века. В то же время, общественно-политическая и морально-нравственная обстановка в сегодняшней России как нельзя более созвучна тем основным вопросам, которые поднимал древнерусский Автор «Слова…». Общество, раздираемое противоречиями, остро нуждается в единстве, а государство и власть – в укреплении и нравственном очищении. Ясно, что всё это делает новое издание «Слова о полку Игореве» чрезвычайно востребованным, прежде всего в глазах широкой общественности, и не только российской, но и всех людей, читающих по-русски. Как можно видеть из рекомендательного письма [3], такое мнение отчасти разделяется и некоторыми представителями нынешней российской власти.
Попыткой решения перечисленных задач можно считать предлагаемую вниманию читателей поэму «Каяла», несколько раз выходившую в свет малыми тиражами [4,5,6]. Её стоит воспринимать как своего рода продолжение той поэтической традиции переложений «Слова...», начало которой положил Н. Заболоцкий [1, 2] и которая, как он определил, предполагает «свободное воспроизведение древнего памятника средствами современной поэтической речи», не претендуя «на научную точность строгого перевода».
Как отмечено в отзыве [7] на поэму «Каяла» издания 2006 года, она представляет собой попытку достаточно строгого следования «не только композиции, но и поэтике древнерусского литературного памятника»; попытку возможно более точной и логически последовательной передачи «общего смысла “Слова о полку Игореве” при отказе от пословного точного следования за его текстом».
При создании самого текста поэмы и примечаний к нему за основу были взяты тексты реконструкций, переводов и переложений, а также комментарии и приложения к ним из ряда прежних обзорных литературно-художественных изданий, посвящённых «Слову…» [1, 2].
В нашем переложении нет ни глубины и красоты звучания подлинного древнерусского языка, ни деталей междукняжеских отношений, равно как и других сторон жизни той эпохи. Главная задача «Каялы» – обратить интерес читателя к «Слову о полку Игореве» не столько как к любопытной, занятной исторической и/или литературной древности, но как актуальному для жизни современной России произведению, необходимому каждому, кто независимо от социальных и прочих различий признаёт нашу страну своей Родиной.
Однако до сих пор общество остаётся на редкость глухим по отношению к обсуждаемой проблеме. Художественное творчество и всё, что с ним связано, оно считает делом исключительно частным и потому полагает вполне уместным переложить все заботы о создании литературного произведения, о его продвижении к читателю на плечи самого автора [8].
В заключение приведем рассматриваемый выше отрывок из «Слова…» (обращение к Бояну) в поэме «Каяла» [9]:
Вспомним, как в минувшие года
Расцветала Русь, другим на диво.
Первые сказители тогда
О грядущем пели прозорливо.
И Боян, коль захотел кому
Песнь сложить, умом блистая смело,
То, призванью верен своему,
Начинал задуманное дело:
Сказывал дружинам и полкам
Следуя старинному напеву.
И сама летела к облакам
Мысль его, ветвясь, подобно древу;
Мчалась серым волком по земле,
Реяла орлом под небом синим;
Словно луч зари в угрюмой мгле,
Русичам отраду приносила.
Литература и источники
1. Слово о полку Игореве: сборник / вступ. ст. Д. С. Лихачёва, Л. А. Дмитриева ; реконструкция древнерус. текста и пер. Д. С. Лихачёва ; сост., подгот. текстов и примеч. Л.А. Дмитриева. Л. : Сов. писатель, 1990. 400 с. (Библиотека поэта. Малая серия).
2. Слово о полку Игореве: сборник / вступ. ст. Д. С. Лихачёва ; реконструкция древнерус. текста и перевод Д. С. Лихачёва ; макет кн. В. В. Пахомова. М. : Дет. лит., 1972. 221 с. (Школьная библиотека).
3. Отзыв на рукопись поэмы «Каяла» В. Темнухина: письмо Советника Председателя Совета Федерации Федер. Собр. Рос. Федерации О. И. Карпухина от 5.12.06 № 1-25/2039. М., 2006.
4. Темнухин, В. Каяла: (Вольное стихотворное переложение «Слова о полку Игореве»). Н.Новгород, Изд. Гладкова О.В., 2005.72с.
5. Темнухин, В. Каяла: (вольный пересказ древнерусской повести «Слово о полку Игореве») / В. Темнухин. Изд. 2-е, перераб. и доп. Н. Новгород : Изд. Гладкова, 2006. 78 с.
6.Темнухин, В. Каяла: (Вольное переложение древнерусской повести «Слово о полку Игореве») / В. Темнухин. 3-е изд., перераб. и доп. Н. Новгород : Изд. Гладкова, 2008. 76 с.
7. Бобров, А.Г. Отзыв на издание В. Темнухина «Каяла : (вольный пересказ древнерусской повести «Слово о полку Игореве») »: удостоверено 19.10.2006 / Изд. 2-е, перераб. и доп. Н. Новгород : Изд-во Гладкова, 2006. 78 с. / А. Г. Бобров (д-р филол. наук) ; Ин-т рус. лит., Отд-ние древнерус. лит. СПб, 2006. 4 с.
8. Климешов, П. Пожизненный крест / П. Климешов // Арина : литер.-худож. альм. – Н. Новгород, 2008. № 9. С. 219.
9. Темнухин, В. «Братья! Не благом ли будет для нас…» / В. Темнухин // Боян : стихи. Н. Новгород, 2011. С. 7-11.
Зачин
(из поэмы «Каяла» – вольного переложения
«Слова о полку Игореве»)
Светлой памяти павших за честь, свободу и независимость нашей Родины посвящаю…
*****
Братья, не благом ли будет для нас
Песней начать, как в преданье старинном,
Трудную повесть, тяжёлый рассказ,
Быль о походе князей самочинном?
…Тех, кто хотели в недолгом бою
Славу добыть как награду свою;
Храбро сражаясь за землю родную
Ратную силу рассеять степную;
Русь удивляя победой нежданной
Снова возвыситься славою бранной.
Старший над ними, душою – орёл! –
Войско на половцев Игорь1) повёл –
Игорь, князь Северский, сын Святослава 2),
Отчего края надежда и слава;
Князя Олега 3) воинственный внук,
Не выпускавший удачу из рук.
*****
Вспомним как в минувшие года
Расцветала Русь, другим на диво.
Первые сказители тогда
О грядущем пели прозорливо.
И Боян 4), коль захотел кому
Песнь сложить, умом блистая смело,
То, призванью верен своему,
Начинал задуманное дело:
Сказывал дружинам и полкам
Следуя старинному напеву.
И сама летела к облакам
Мысль его, ветвясь, подобно древу;
Мчалась серым волком по земле,
Реяла орлом под небом синим;
Словно луч зари в угрюмой мгле,
Русичам отраду приносила.
Сказывал о том, что помнит он
Прошлых лет походы и победы.
Соколов пускал со всех сторон
Миг удачи, вкус борьбы изведать:
Десять поднимал, как чародей,
В небеса – догнать чужую птицу;
На шипящих злобно лебедей 5),
Что летят на русскую границу.
Уносились соколы вперёд:
Взмах крыла – и в бездне голубой;
Каждый, коль пришёл его черёд,
Сходу принимал неравный бой.
И лишь сокол смелый настигал –
Лебедей 5) воинственная стая
Разбивалась, как волна у скал,
Пела песню, крыльями плеская:
Рассыпалась похвалой
громкой
Мудрому быломуЯрославу 6);
Отголосками молвы
звонкой
Воздавала храброму Мстиславу 7)
Почести за трудный, долгий бой;
Мужество, ведущее к победе.
В поединке том, храним судьбой,
Князь ни в чём не уступил Редеде 8).
Но, сражён Мстиславом 7), весь в крови,
Сам Редедя 8) – грозный вождь касогов –
Потерял владения свои
У Кавказа северных отрогов.
Не помог к боям готовый полк –
Не успел на Русь начать похода.
Хоть и знал Редедя 8) в силе толк,
Был повержен пред лицом народа.
…Яростью полна лебяжья стая
Проплывая в синей вышине;
О победе русской вспоминая
В той, давно оконченной, войне.
И о том, как пал на поле брани,
Кровью изойдя от многих ран,
Но не сдал своей Тмутаракани 9)
Гордый князь, краса Руси, – Роман 10).
…То не десять соколов отважно
Настигали стаю лебедей,
И кричали лебеди протяжно,
О кровавых битвах прежних дней,
А дрожали струны, грянув дружно,
Если их перебирал Боян 4):
То едва звучали там, где нужно,
То звенели в память о боях.
Начинала петь струна тугая –
Живо, лишь касались пальцы рук
И скользили, сверху налегая, –
Дивно извлекая каждый звук.
И рождалась, братья, песнь такая:
Всё сбылось, о чём мечталось в ней.
О князьях могучих вспоминая
Становились мы ещё сильней.
И казалось: в рокоте напевном
Гордо говорила наша честь –
Грозная, как гром на небе гневном,
На врага обрушивала месть.
Но пришли иные времена:
Солнце нашей славы потускнело…
Ныне покорится ли струна,
Поведёт рассказ, как было дело?
Лейся же, как велено судьбой,
Быль суровую поведай без обмана
Песня, что сильна сама собой,
Забывая замыслы Бояна 4)!
Краткие примечания
1. Игорь Святославич – годы жизни 1151-1202; сын Черниговского князя Святослава Ольговича, внук Олега Святославича Черниговского («Гориславича»). С 1179 года – князь Новгород-Северский, с 1198 – князь Черниговский.
2. Святослав (Всеволодович) Киевский – князь (годы жизни ок.1125–1194), с 1180 года верховный правитель Руси; старший двоюродный брат князей Игоря и Всеволода «Буй Тура», внук Олега «Гориславича»; за год до похода Игоря Святослав в союзе с Рюриком Ростиславичем наголову разгромил половцев.
3. Олег Святославич («Гориславич») – князь Черниговский и Тмутараканский, дед Игоря Святославича Новгород-Северского, двоюродный брат и соперник Владимира Мономаха; прозвище «Гориславич» получил и за талант полководца (от «горящий славой»), и за крайне несчастливую судьбу (от «прославляющий горе»); умер в 1115 году.
4. Боян – древнерусский поэт, воспевавший в возвышенной форме победы русского оружия.
5. Лебедь – племенной знак (своего рода герб) кочевников-половцев.
6. Мудрый Ярослав – Киевский князь, один из наиболее видных деятелей единого древнерусского государства; умер в 1054 году.
7. Мстислав – князь Черниговский и Тмутараканский Мстислав Владимирович Великий или Храбрый, брат Ярослава Мудрого; умер в 1036 году.
8. Редедя – вождь племени касогов, населявшего Северный Кавказ; поединок Мстислава и Редеди состоялся в 1022 году.
9. Тмутаракань - город на берегу Чёрного моря, в районе нынешней Тамани; столица русского Тмутараканского княжества, завоёванного впоследствии половцами.
10. Роман – Роман Святославич «Красный», князь Тмутараканский с 1073 года; внук Ярослава Мудрого и родной брат Олега «Гориславича» Черниговского; убит половцами в 1079 году.
Плач Ярославны
(древнерусский текст в реконструкции Дмитрия Лихачёва)
На Дунаи Ярославнынъ гласъ ся слышитъ,
зегзицею незнаема рано кычеть:
"Полечю, - рече, - зегзицею по Дунаеви,
омочю бебрянъ рукавъ въ Каяле реце,
утру князю кровавыя его раны
на жестоцемъ его теле".
Ярославна рано плачетъ
въ Путивле на забрале, аркучи:
"О ветре, ветрило!
Чему, господине, насильно вееши?
Чему мычеши хиновьскыя стрелкы
на своею нетрудною крилцю
на моея лады вои?
Мало ли ти бяшетъ горе подъ облакы веяти,
лелеючи корабли на сине море?
Чему, господине, мое веселие
по ковылию развея?"
Ярославна рано плачеть
Путивлю городу на забороле, аркучи:
"О Днепре Словутицю!
Ты пробилъ еси каменныя горы
сквозе землю Половецкую.
Ты лелеял еси на себе Святославли носады
до плъку Кобякова.
Възлелей, господине, мою ладу къ мне,
а быхъ не слала къ нему слезъ
на море рано".
Ярославна рано плачетъ
въ Путивле на забрале, аркучи:
"Светлое и тресветлое сълнце!
Всемъ тепло и красно еси:
чему, господине, простре горячюю свою лучю
на ладе вои?
Въ поле безводне жаждею имь лучи съпряже,
тугою имъ тули затче?"
Прысну море полунощи,
идутъ сморци мьглами.
Игореви князю богъ путь кажетъ
изъ земли Половецкой
на землю Рускую,
къ отню злату столу.
Плач Ярославны
(из поэмы «Каяла» – вольного стихотворного переложения «Слова о полку Игореве»)
Слышен голос даже на Дунае1) –
До окраин, горечи полны,
Не кукушки всхлипы долетают –
Ярославны 2), Игоря 3) жены.
В первый день печального похода,
В тяготах разлуки и тревог,
Вглядываясь в сумрак небосвода
И немую даль земных дорог,
Рано утром одинокой птицей,
Руки, словно крылья, распластав,
Причитает зорям-багряницам,
Причитает с болью на устах:
« С вольным ветром по речным долинам
В тишину недобрую полей
Полечу в тоске неодолимой
Горьким плачем верности моей.
Стонами кукушки неприметной
Проберусь туда издалека,
Где в кровавой дымке предрассветной
Засверкала грозная река.
А, потом, над ней, Каялой 4) тёмной,
Промелькну, хранимая судьбой;
Не крылом коснусь волны бессонной –
Белым шёлком с нитью золотой;
Белым шёлком на моей одежде,
На её крылатых рукавах.
Безоглядно верная надежде,
Поспешу, превозмогая страх.
И, когда увижу поле брани,
Буйных трав растерзанную гладь,
Голос мой, рыдая, не устанет
Князя дорогого окликать.
Там, в поток невзгод бросаясь смело,
Одиноких дум сорву печать;
Милого израненное тело
Стану, как умею, врачевать:
Белым шёлком, смоченным водою,
Кровь на ранах мужу оботру,
И дыханье смерти роковое,
Словно призрак, сгинет на ветру…»
Разгорелась битва утром рано –
На Дону 5) мечи обнажены.
А в Путивле 6) плачет Ярославна 2),
Причитает с крепостной стены:
«Ветер, ветер! Что ты поневоле
Налетаешь, преграждая путь?
К дальним грозам отметая горе,
Ласково ладьи качая в море,
Мало в синеве свободно дуть?
Обнимая лёгкими крылами,
Бьёшься против мужа моего:
Всё быстрее гонишь над полями
Тучи стрел на воинов его?
Что ты, повелитель, как в ненастье
Кружишь вихри?
И всё круче бой!
…И моя мечта о тихом счастье
В ковылях развеяна тобой…»
На второй день битвы, ранним утром,
Над Путивлем 6), с крепостной стены,
Голос Ярославны 2) – просит будто:
«Днепр Славутич! Силою полны
Пенятся твои живые воды,
Прорезая даже камень гор 7),
В том краю, где волею природы
Диких трав раскинулся простор,
А земля – под властью половецкой.
Ты, всегда бесстрашен и могуч,
В дальний путь с дружиной молодецкой
Уносился от высоких круч
Киева, князей великих града,
И, ладьи качая на волне,
Святослава8), мужниного брата,
Вёл к вершинам славы на войне.
Увлекал вперёд над бездной мрака,
Через тьму препятствий и невзгод
До становищ грозного Кобяка 9),
Хана половецкого. И вот
Вмиг волною княжеских клинков
Разметало войско степняков.
Так верни с победой, господин мой,
Мужа на сверкающей волне,
Чтобы, как и прежде, быть любимой,
Будущему радоваться мне;
Чтобы не вставала утром рано,
Не лила потоки горьких слёз;
Чтобы ты под пологом тумана
Все печали за море унёс!»
Третий день грохочет бой неравный
На степной далёкой стороне,
А в Путивле 6)голос Ярославны 2)
Слышен ранним утром на стене:
«Свет мой, Солнце Ясное! Ты трижды
На заре вставало над землёй;
Простирая в сумрак луч надежды
Обещало славу и покой.
Солнце полдня, солнце зорь закатных,
Солнце первой утренней зари!
Проплывая в далях необъятных,
Ласково на землю посмотри;
Приноси тепло и свет любому,
Согревая души красотой.
А теперь сияешь по-иному –
Видно, подменённое судьбой!
Что, владыко, жгучими лучами
Настигаешь храбрые полки;
Тяжкий зной колеблешь над полями,
Точно волны призрачной реки?
Жажда, посильнее вражьей сабли,
Так и ходит, злая, по пятам
В тех полях, где нет воды ни капли,
Где любимый с воинами –
Там
Гневом распалила степь глухую
Русичам сжимая луки,
ты
Тетиву расслабило тугую –
Стрелам нет ни сил, ни высоты;
Русичам усталым ты всё чаще
Кожаный колчан полупустой,
Стрелы прогибая в нём, скрипящем,
Накрываешь гибельной тоской…»
*****
Нет, не спорить людям с небесами,
Коль друг с другом справиться невмочь!
Заходило страшными волнами
Море смерти, заполняя ночь.
В сумраке густом живое раня,
Смерчем завилась ночная жуть!
Молний в небесах рвануло пламя –
Словно Бог всевидящий перстами
Игорю указывает путь –
Из пучины бед – к степному долу,
И в раздолье русской стороны;
К золотому отчему престолу
В городе, где ждут вестей с войны
В городе, наследстве Святослава 8),
Игорю который был вручён,
Где былых побед сияла слава,
Согревая всех своим лучом!
Краткие примечания
- Дунай – река, по которой во времена Игорева похода проходила самая дальняя западная граница Киевской Руси; символ воли и простора.
- Ярославна – жена князя Игоря, дочь Ярослава «Осмомысла» Галицкого (годы его жизни 1130–1187).
- Игорь Святославич – годы жизни 1151-1202; сын Черниговского князя Святослава Ольговича, внук Олега Святославича Черниговского («Гориславича»). С 1179 года – князь Новгород-Северский, с 1198 – князь Черниговский.
4. Каяла – мифическая река, символ глубокого потрясения, жестокого поражения русичей.
5. Дон – главная река в Половецкой степи; символ ратной победы русских над кочевниками.
6. Путивль – город в Сумской области Украины. Во времена Игорева похода – пограничная крепость Новгород-Северского княжества на реке Сейме, к югу от Новгорода-Северского по пути в Половецкую землю. В то время в нём княжил старший сын Игоря – Владимир (годы жизни 1170–1212), который ушёл с отцом в поход и попал с ним в плен к хану Кончаку, а затем женился на дочери Кончака и вернулся на Русь. Новгород-Северский – райцентр в современной Черниговской области Украины; как город возник в 1044 году при Ярославе Мудром на месте поселения VII-IX веков славянского племени северян; разорялся половцами в 1068 и 1080 годах; с 1098 года – столица удельного Северского княжества, входившего в состав княжества Черниговского.
- камень гор – пороги в низовье Днепра, заселённом в то время половцами.
8. Святослав (Всеволодович) Киевский – князь (годы жизни ок.1125–1194), с 1180 года верховный правитель Руси; старший двоюродный брат князей Игоря и Всеволода «Буй Тура», внук Олега «Гориславича»; за год до похода Игоря Святослав в союзе с Рюриком Ростиславичем наголову разгромил половцев.
9. Кобяк – половецкий хан Кобяк Карлыевич, взятый в плен русскими войсками под предводительством Святослава Всеволодовича Киевского в 1184 году.
*****
Вот уж, братья, времечко настало:
Силу страшную степи безлюдной скрыло.
Вот уже обиде места мало
В душах русичей, которых перебило.
И легка проклятой, ей, дорога
В силах внуков грозного Даждьбога –
Между наших преданных бойцов.
Как один, отважных молодцов!
И восстала между них обида,
Обернувшись девою для вида;
И вступила, как врагов расправа,
К нам, на землю гордого Триглава.
Лебедем лихим владений вражьих
Заплескала крыльями вдали
И от всплеска крыльев тех лебяжьих
С моря синего к нам беды потекли;
Моря синего, которое у Дона,
Где сражались лучшие из нас –
С поля брани, где не слышно стона,
Где встречало войско смертный час.
И, покуда взмахивали крылья,
Там, вдали, померк былого свет;
Времена прогнало изобилья
И настал черёд тяжёлых лет.
И погибла у князей отвага,
Что в боях с кочевником была.
Нету возле княжеского стяга
Тех, кто ведал славные дела.
Братья речь ведут, один другому:
«Здесь – моё. И то – моё же то ж.
Я твоё возьму себе, большому.
Я возьму! А ты моё – не трожь!»
И о малом, что увидят рядом,
Словно о великом говорят;
И коварства изощрённым ядом
Сами же себе беду творят.
Сами же себе куют измену.
А враги пришли со всех сторон
И, победам русичей на смену,
Вражеских побед раздался звон.
***
О, далеко же ты, сокол, проник,
Птиц неразумных преследуя всюду –
К лютому морю примчал напрямик,
К морю, где смерть уготована люду!
Где же ты, Игоря славный поход?
Не воскресить тебя силой земною!
Видно, прогневал ты тех воевод,
Кто в небесах восхищались тобою…
А за походом, на редкость бедовым,
Карна воскликнула гласом суровым
Русичам кару повсюду суля.
И заметалась слезливая Желя,
Скорбью и жалостью в каждого целя,
И расступились пред нею поля.
Факел в руках у неё погребальный,
Людям он путь освещает печальный
Пламенем скорби пылая во мгле.
С ним пробежала по Русской земле.
Русские жёны одно повторяют средь плача:
«Что же покинула храброе войско удача?
Как отыскать нам возлюбленных милых своих?
Уж не вернуть их ни мыслью, ни думой.
Верно, вдали похоронены степью угрюмой…
Очами своими уже не увидеть нам их,
Не только что золото иль серебро перебрать, принесённое ими,
Нашими самыми лучшими и дорогими.»
А Киев уже застонал от великого горя…
Ведь слышите, братья, вы этот особенный звук!
А славный Чернигов, с немалыми бедами споря,
Готовый к отпору, застыл как натянутый лук.
Тоска разлилася по Русской земле необъятной,
Печаль изобильно средь Русской земли потекла,
А наши князья по причине, для нас непонятной,
Стали измену ковать, забывая благие дела:
В тайне глубокой дружину свою собирая
Каждый старается первым на брата напасть
И, потому, пошатнулась от края до края
Русских князей неприступная сила и власть.
А кочевники – наглые, злые –
Забывая и совесть, и честь,
Землю Русскую рвут, как борзые.
И набегов их подлых не счесть.
В тех набегах – внезапных, кровавых –
Кочевая последняя рвань
Вместо князя, толпою лукавых,
Собирает победную дань:
Получает, раз пришла пора,
Шкурку беличью от каждого двора,
А, захочет, так сживёт со свету
За любую звонкую монету.